Доллар и двадцать центов. / Чарльз Буковски.

Больше всего он любил конец лета, нет, осень, кажется, осень, короче, на пляже уже было прохладно. И ему нравилось сразу после заката шагать по кромке воды. Вокруг ни души, а вода казалась грязной, вода казалась гиблой, и чайки не желали спать, терпеть не могли спать. Они опускались, подлетали к нему, охотясь за его глазами, его душой, остатками его души.
Если у тебя осталось немного души и ты знаешь об этом, значит у тебя еще есть душа.
Потом он садился и смотрел на воду, и глядя на воду, трудно было чему-то верить. Тому, что, скажем, есть на свете такая страна, как Китай или Соединённые Штаты или такое место, как Вьетнам или что когда-то он был маленьким, хотя, нет, если вдуматься, в это было не трудно поверить. Детство у него было препоганое, его он не забыл. И молодость тоже не забыл: все места работы и всех женщин, потом годы без женщин, а теперь - без работы. Шестидесятилетний бомж. Списан. Ничто. У него был доллар и двадцать центов наличными. За жильё за месяц заплачено. Океан... Он перебрал в уме всех своих женщин. С некоторыми из них ему было хорошо, другие были ведьмами, слегка тронутыми, жёсткими и царапались.  Комнаты и кровати, и дома, и рождественские праздники, и места работы, и пение, и госпитали, и беспросветность, тусклые дни и ночи и никакого смысла, ни единого шанса.
А сегодня итог шестидесяти лет: доллар и двадцать центов.
Немного погодя, он услышал за спиной смех. Они притащили одеяла, бутылки, банки пива, кофе, бутерброды. Они смеялись, они хохотали. Два парня и две девчонки. Стройные, гибкие, беззаботные. Потом кто-то из них увидел его.
-Эй, что это такое?
-Господи, я не знаю!
Он не пошевельнулся.
-Это человек?
-Оно дышит? Оно корчится?
-КАК корчится?
Они хохотали.
Он приподнял свою бутылку. В ней ещё кое-что оставалось. Сейчас было самое время хлебнуть.
-Оно ШЕВЕЛИТСЯ! Смотрите, оно ШЕВЕЛИТСЯ!
Он поднялся, и стряхнул с колен песок.
-У него руки и ноги!
-ЛИЦО?
Они снова засмеялись. Он удивился. Обычно дети не такие. Не злые. Что же тогда эти? Он подошел к ним.
-Старости не стыдятся.
Один из парней доканчивал банку пива. Он отбросил ее в сторону.
-Стыдно, годы даром тратить, папаша. А ты, по-моему, только зря небо коптил.
-Я все еще порядочный человек, сынок.
-А если одна из этих девок подставит тебе свою киску, папаша, что ты сделаешь?
-Род, не выражайся!
Это заговорила молоденькая девушка с длинными рыжими волосами. Она распустила их на ветру. Казалось, вся она отдается на волю ветру, крепко упираясь ногами в песок.
-Так, как же, папаша? Что ты сделаешь? А? Что ты сделаешь, если одна из этих девок на тебя ляжет?
Он повернулся, обошел их одеяло и по песку побрел к дощатой дорожке.
-Род, ну, зачем ты так издевался над этим старикашкой? Иногда я тебя просто НЕНАВИЖУ!
-А НУ, ИДИ СЮДА, КРОШКА!
-НЕТ!
Он обернулся и увидел, как Род несется за девушкой. Она завизжала, потом засмеялась. Род поймал ее, и они упали на песок, борясь и хохоча. Он увидел, что другая пара стоит и целуется.
Он дошел до дорожки, сел на скамейку, и стер с ног песок. Потом он обулся и через 10 минут уже был в своей комнате. Он разулся, и, не включая света, вытянулся на кровати.
В дверь постучали.
-Мистер Снид?
-Да?
Дверь приоткрылась. Это была квартирная хозяйка-Миссис Конерс. Миссис Коннерс было 65 лет. Он не мог разглядеть ее лица в темноте. Он был рад, что не может разглядеть ее лица в темноте.
-Я сварила суп. Я сварила хороший суп. Принести Вам тарелочку?
-Нет, мне не хочется.
-Ох, ну же, мистер Снид, хороший суп, очень хороший суп! Давайте, я принесу Вам тарелочку!
-Ну, ладно.
Он встал и в ожидании сел на стул. Она оставила дверь приоткрытой, и свет из коридора проникал в его комнату. Пучок света, один лучик падал на его ноги и колени. Туда она и поставила суп. Тарелку супа и ложку.
-Вам понравится, Мистер Снид, я готовлю хороший суп.
-Спасибо,-сказал он.
Он сидел, и смотрел на суп.  Желтый, как моча. Это был куриный суп. Без мяса. Он сидел, и смотрел на маленькие пузырьки масла. Он сидел так некоторое время. Потом он вытащил ложку, и положил ее на комод. Поднес тарелку к окну, отцепил экран, и тихо вылил суп на землю. Поднялась тоненькая струйка пара. Потом она расстаяла. Он поставил тарелку на комод, закрыл дверь, и снова лег на кровать. Было еще темнее, чем раньше. Ему нравилась темнота, в темноте был смысл.
Напряженно прислушиваясь, он уловил шум океана. Некоторое время он слушал океан. Потом он вздохнул. Один раз глубоко вздохнул и умер.

(Перевод Гаянэ Багдасарян).